Евгений Червоненко: У меня был скальпель. Я решил, если Ющенко умрет – я не выйду из реанимации один

Продолжение интервью с Евгением Червоненко на тему отравления Виктора Ющенко. Начало читайте здесь: Евгений Червоненко: Я предупредил Курочкина: «Если вы тронете Ющенко – ты меня знаешь, загрызу!»

– Итак, вечером 5 сентября 2004 года, когда Ющенко отправился ужинать на дачу Владимира Сацюка, вам поступил приказ от Ющенко снять охрану. Когда вы его увидели в следующий раз?

– 6 сентября, в понедельник Катерина Михайловна и Паша (офицер Управления госохраны, закрепленный за Ющенко) сказали, что он прихворал, но все нормально. Во вторник я поехал готовить Черкассы, где должен был выступать Ющенко.

По дороге мне позвонил Паша и сказал: «Возвращайся, ему плохо». Я тут же принесся к нему домой, на Малую Житомирскую. Ющенко уже не спускался со второго этажа квартиры. С ним были Катя, приходили какие–то врачи, Шишкина (врач «Феофании»).

– Вы сами видели Ющенко? Как он себя чувствовал?

– Довольно неважно. Я помню второй день. Утром был консилиум. Причем я настаивал, чтобы это были обычные лечащие врачи из обычных больниц типа «скорой помощи», не засланные и с опытом каждодневной практикой.

– Консилиум созывала Шишкина?

– По–моему, семья, но Шишкина тоже была. Я спрашивал о результатах, но не вмешивался. Они не могли определить, что было причиной ухудшения здоровья.

– Версия про панкреатит тогда появилась?

– Нет. Подозрения, причем различные, появились после первых анализов.

В среду Ющенко стало хуже. Когда мы начали обсуждать эвакуацию, Жвания говорит: "Вы что, хотите провалить кампанию? Скажут: «Понос, а вы поехали заграницу лечиться».

То есть Жвания был категорически против того, чтобы ехать заграницу. Сидел как вальяжный барин и умничал, а наверху шеф корчился от боли...

– Тогда было известно, куда его везут?

– Нет. Ситуация была тяжелая. Катя и Виктор «вагалися, що робити». Потом пришла информация, что «Братство» Корчинского устраивает шабаш со сжиганием чучел Ющенко и Тимошенко у церкви на повороте с Парковой аллеи. Я с Третьяковым поехал туда, договориться, погасить скандал. Вернулись, а Ющенко уже совсем плохо.

– В чем это выражалось?

– У него уже были боли на грани потери сознания.

– В пояснице?

– Да, и не только. Шишкина дико настаивала на госпитализации в «Феофании». Я насторожился. Она силой практически тянула его туда. Я сказал Кате, что «Феофания» не подходит.

Я просто не верю в правительственные лечебницы, когда ты находишься в условиях оппозиции и давления. Это не была истерика. Я просто сказал: «Виктор оттуда может не выйти».

Когда же я услышал разговор Шишкиной по телефону, то всерьез встревожился. Она говорила про высокий лейкоцитоз, липазу и опасный печеночный показатель. Но на мой вопрос: «Как анализы?», она ответила: «Все нормально, не волнуйтесь».

– А кому это Шишкина докладывала состояние президента по телефону?

– Не знаю. Но она дико настаивала на госпитализации в «Феофанию». А я еще во времена СССР занимался в спортивном обществе «Динамо» и слышал, что из «Феофании» некоторые неугодные, особенно по линии разведки и политики, выходили через часовню, вперед ногами.

Я поговорил с Ющенко и попросил отказаться от «Феофании». А ему становилось все хуже. Подошел к Шишкиной, помыл руки, взял у них ампулу, посмотрел, отдал и говорю: «Протрите, и сделайте при мне укол». Они ему делали обезболивание. Но уже все делалось при мне.

– Морфий?

– Нет, другое лекарство. Уже при мне Шишкина начала нервничать, давить на Катю.

После этого я приехал с Третьяковым к Вадиму Рабиновичу и говорю: «Ситуация патовая! Самолетов нет!». Самолеты были или недоступны, или арестованы.

Обсуждалась Швейцария, какая–то клиника в Женеве, но они не дали подтверждения на прием самолета Ющенко, попросила сутки на подтверждение.

Позвонили в Израиль. Там попросили дать трое суток на ответ, у них такие правила. Все-таки, Ющенко был политическим лидером оппозиции.

Мы говорим Рабиновичу: «Вадик, помоги с самолетом, ведь у нас все самолеты были задержаны». Он говорит: «Есть один способ. Вам повезло, я только приземлился и у меня самолет в чартере зарегистрирован на пятых лиц». Я говорю: «Давай».

Рабинович договорился, и мне дали этот самолет, английский, кажется, «ББ-1» – достаточно редкий. Говорили, что это самолет теннисиста Андре Агасси.

Я понимал, что Ющенко надо убирать куда угодно, только из страны. Петля затягивалась.

Когда не получилось с Израилем и Швейцарией, мне дали задание на Австрию, и мы с Третьяковым занялись самолетом.

– Жвания пытался помешать Ющенко уехать в Австрию?

– Такого быть не может! Если бы он мешал, я бы его легко остановил – достаточно было приказа Ющенко. Жвания сидел и хихикал: «Не надо ехать в Австрию, над нами весь мир будет смеяться, понос они лечат!».

– Откуда вы узнали, что Ющенко был на даче у Сацюка?

– Уже потом, в Австрии, мне Ющенко рассказал, где был в тот вечер. Я задавал один вопрос: «Где ты был, когда меня не было?». Он сказал.

– Вы Сацюка лично знаете?

– Да, я знал его до этого, у нас с ним были большие конфликты.

…В 1997 или 1998 году «Альфа–групп» хотела прийти в банк «Украина» и привести известную инвестиционную группу «Саломон–бразерс». С Фридманом у меня хорошие отношения. А «Саломон» хотел войти в системный банк, а тогда у банка «Украина» была еще балансовая прибыль. Но Сацюк тогда влиял на эти процессы. Он был должностным лицом банка и не хотел прозрачного баланса. У нас начались столкновения. На тот момент я был советником Кучмы, «Альфа–групп» наняла мне охрану, потому, что были реальные угрозы.

– Вы считаете, Сацюк был способен на такой поступок как отравления?

– Я не буду предполагать. Давать ответы должно следствие, хотя все знали, что Сацюк всегда кичился своим происхождением из ГРУ и связями с преступным миром России.

Я не могу без 100–процентных доказательств обвинять человека. Я думаю, если у отравления окажется российский след, то это след исключительно криминальный, а не государственный и не самодеятельность спецслужб. У них нет бардака – это мое личное убеждение, основанное на анализе пережитого, встреч, переговоров, связанных с этой трагедией.

Я НАНЯЛ В АВСТРИИ ДЛЯ ЮЩЕНКО ВООРУЖЕННУЮ ОХРАНУ

– Все–таки, с кем было согласовано, что Ющенко полетит именно Австрию?

– Я с Третьяковым уговорил шефа и Катерину Михайловну уезжать. Больше я ни с кем не общался. Мне сказали: «Нужен самолет на Австрию». Все держалось в тайне. Знали только я, Третьяков, Алешин и Катя.

Я попросил врачей сделать Ющенко обезболивающее. Мы взяли маленького Тараса, минимум вещей, и, никому не говоря, рванули на «Борисполь». Я еще сдерживал на моем гоночном «Лансере» машину слежки, которая в наглую за нами ехала. А Ющенко был в «Ауди», машину вел штатный водитель – сам Ющенко уже не мог. С ним был Алешин и Катерина Михайловна.

Мы ворвались без предупреждения в аэропорт. В депутатском зале была растерянность.

Для меня была главная мысль, чтобы не успели доложить, куда надо, и нам дали вылететь. К счастью, самолет взлетел. Я успел только позвонить Комареку, чтобы помог мне с транспортом в Вене.

– Кто такой Камарек?

– Вальтер Комарек – это мой старый друг, с которым меня познакомили евреи. Я ему позвонил перед отъездом, просто чтобы он нас встретил.

– Сказали, кто едет?

– Нет. Сказал только, что «я еду, нас надо встретить в аэропорту». И отключил телефон.

– Говорят, что Ющенко во время полета в Вену даже не мог сидеть в самолете?

– Какой там сидеть, он все время лежал и впадал в забытие! Мы летели достаточно большим самолетом, там внутри был диванчик, на который можно было прилечь.

– Вы летели в Вену вчетвером? Кто был на борту самолета, кроме вас?

– Павел Алешин (охранник Ющенко, закрепленный Управлением госохраны), Катя и Тарас, а также Третьяков.

– Самолет с Ющенко приземлился в Вене после 12 часов ночи. Кто вас встречал?

– Комарек и Корпан (врач клиники «Рудольфинерхаус»). И, по–моему, кто–то еще. Но сказать точно не могу, тогда было не до этого.

– Как вы доехали из аэропорта в больницу?

– Не было никаких «скорых помощей», в нашем распоряжении находились только «БМВ» Корпана и «Мерседес» Комарека. Мы разложили сиденье и поехали, по–моему, в машине Корпана.

– Когда вы приехали в больницу, вас ждали?

– Да, была готова палата. И начали работать реаниматоры. Первое обследование мы сделали в 2 часа ночи. Сразу начали подключать систему жизнеобеспечения, брать все анализы. После первых анализов начали делать инфузию, то есть, промывать организм. Трое суток его промывали. Первые выводы всех анестезиологов и реаниматоров, которые собрались этой ночью: на момент приезда в клинику Ющенко, по всем характеристикам, оставалось жить от 6 до 8 часов.

– Вы всю ночь были с Ющенко в палате?

– Ну а где я мог быть?

– На тот момент уже кто–то звонил из Киева, спрашивал о том, где Ющенко?

– Нет, о том, что мы эвакуировались в Австрию, знало очень ограниченное число людей.

…Под утро Ющенко стало чуть легче, и мы с Третьяковым поехали спать. Но на следующий день было понятно, что начался отказ пяти или семи органов, а причину этому найти не могут. Помню, врачи говорили, что ни под одну клинику протекания болезни эти симптомы не подходят. Они рекомендовали поставить охрану возле палаты.

Я нанял частную вооруженную охрану, мы заключили официальный договор. Здесь помог Вальтер Комарек.

 

– Вы платили за охрану?

– Не помню, я или Третьяков. И какая вам разница, кто платил? Мы не бедные люди. Давайте без этого.

– Кто именно говорил, что у Ющенко начали отказывать органы? Катерина Михайловна?

– Нет, это говорили только врачи – Цимпфер, Корпан, другие специалисты.

– Среди них был Лотар Вике, который потом заявил, что заключение о возможном отравлении неправдиво?

– Вике, вообще, в моем понимании, выполнял в «Рудольфинерхаус» хозяйственные функции. Хотя, конечно, он дипломированный врач.

– Он все–таки директор клиники.

– Он – как администратор.

– А Цимпфер – президент «Рудольфинерхаус»?

– Да, но Цимпфер – это еще «дежурный врач» Австрии. Когда к ним приезжает Буш или любой другой президент, он – главный реаниматолог, анестезиолог и руководитель бригады врачей по международному протоколу.

– Как вел себя Лотар Вике? Он изначально скептически относился к версии отравления?

– Нет, он резко поменял свое мнение. Вначале он стоял на той же точке зрения, как и все австрийские врачи.

– Расскажите, это правда, что во время первого нахождения в Австрии Ющенко стало лучше, и он захотел пойти погулять на пасеку?

– Да, мы гуляли, нам разрешили врачи. Но при этом он ничего не ел. И это была не пасека в традиционном понимании. Это «Хорике» – место на природе, где есть и ресторан, и какие–то мельницы, водопады, и пасека. Это зона отдыха вроде нашего Пирогово, где мы и гуляли.

– Были вы, Катерина Михайловна, охрана и Ющенко?

– Да, и Третьяков, кажется, и Вальтер.

– После прогулки по этому парку вы вернулись в больницу, и Ющенко стало хуже?

– Нет. Хуже ему стало на следующий день. Появилась асимметрия лица, врачи стали опасаться, что это – инсульт. Проверили – не подтвердилось. Они не понимали, что это такое!

– Это не могло быть воспаление тройничного нерва, как заявляет Жвания?

– Это исключено, я спрашивал у всех врачей! Поверьте, проверяли на все вирусы, думали, что это герпес, но ничего не подходило. После слов Жвании, спрашивал врачей об этом нерве, они в ответ смеются.

– Потом в больницу приехал Александр Зинченко, который взял документы Корпана о возможном отравлении и поехал в Украину. Вы с Зинченко там виделись?

– По–моему, да. Зинченко приехал посоветоваться, поговорить, ведь шла избирательная кампания, у многих было настроение вроде: «Шеф, все пропало!». Но я не лез в эти вопросы.

– Кто принял решение, что Ющенко в таком состоянии надо выписывать?

– В штабе в Киеве была небольшая паника, потому что идет избирательная кампания, а Ющенко – в Австрии. Поэтому врачи разрешили ему уехать в Украину, но подготовили полное расписание, что делать, какие давать лекарства. У него дико слезились глаза. Мы готовились организовать в Украине весь алгоритм лечения «в подполье».

– С каким диагнозом отпускали Ющенко из «Рудольфинерхаус»?

– Самого диагноза не было, был диагноз последствий. В Украине вокруг него находились врачи, которым доверяла семья и мы.

ЮЩЕНКО ВКОЛОЛИ 21 ДОЗУ МОРФИНИСТНЫХ ЛЕКАРСТВ, НО ОНИ НЕ ПОМОГАЛИ

– Во время между первой и второй поездкой в Австрию произошла смена руководства штаба Ющенко. Жвания описывает эти события как силовой захват при вашей помощи. Что было на самом деле?

– У меня был приказ от Ющенко. Мы приехали, поставили охрану, попросили выйти руководителей штаба из своих кабинетов. Я говорю: «Ребята, есть решение шефа. Сейчас давайте все выйдем из комнат, приедет руководство, и будете разбираться». Абсолютно ничего личного.

– Вы, как человек, не чувствуете, что вас просто использовали тогда во внутриштабной борьбе?

– Я не сделал ничего противозаконного, никого не оскорбил, я выполнял приказ Ющенко, а иначе настала бы анархия. Это то, что сейчас происходит у нас в стране – «Свадьба в Малиновке».

– Вы для себя анализировали, почему было принято решение отодвинуть Бессмертного и Жванию?

– Это было право лидера. Кстати, Жвания и Мартыненко партнеры, но Мартыненко и Порошенко лоббировали Зинченко.

Помню только одно, когда объявляли результаты выборов с победой Януковича, я сказал: «Надо поднимать Майдан. Железнодорожный вокзал и аэропорт я попробую контролировать, но продержусь не больше суток. Принимайте решение».

– Итак, Ющенко после нахождения в «Рудольфинерхаус» приехал в Украину, выступил на митинге, в Верховной Раде, произвел замену руководства штаба, а потом ему пришлось вернуться в Австрию. Почему?

– Мне позвонили ночью и сказали: «Анализы, которые вы переправили из Киева – очень плохие». Поэтому Ющенко немедленно нужно было вернуть в «Рудольфинерхаус». Австрийцы мне сказали, что вопрос стоит о жизни и смерти.

Я это рассказываю, чтобы не было дискуссий вокруг повторного отъезда.

Я приехал в Вену на день раньше, организовал бытовые условия, расставил охрану. На следующий день я встречал Ющенко. Он приехал с Катей и Тарасиком, и был кто–то из охраны, кажется, Петя Плюта. Через день подъехал Третьяков.

Улучшения не наблюдалось, только ухудшение, все время было страшно. Мы ездили в другие клиники, Ющенко сдавал анализы на все известные подозрения по отравлению, тяжелые металлы и так далее, привлекались самые разные специалисты. Искали и вирусы, и герпес, и все на свете. Все это исключено!

Безусловно, штаб нервничал, я ограждал Ющенко как мог. Помню эти вопли по телефону в самый ответственный момент: «Шеф, все пропало, некому выступать на митингах, конец избирательной кампании!».

А в это время врачи не знали, от чего лечить Ющенко. Думаю, в этом было иезуитство плана отравления. Все было спланировано очень четко, и никто бы не узнал, от чего он умер. Списали бы на суши, сало, на панкреатит, на что угодно. Сказали бы, что умер своей смертью или просто стал недееспособным.

Поэтому, если бы врачи не додумались взять гастроскопию или биопсию жировых и других тканей и дать их на анализ, мы бы не нашли диоксин так быстро.

Все слухи о том, что Цимпферу перечисляли деньги – это бред. Он богатый человек с мировым именем. Возьмите австрийские газеты., там писали, что это Вике был уволен за подозрение во взятке и в связи…

– С Пинчуком?

– Этого я не знаю. Я, в отличие от Жвании, никогда не говорю того, чего не знаю.

…5 октября 2004 года, когда Ющенко находился в «Рудольфинерхаус», ему стало совсем плохо. У него везде стояли катетеры, но организм их отторгал, вены уже не срабатывали ни на руках, ни на ногах.

Меня позвали врачи, которые сообщили, что есть угроза смерти: «Боли усиливаются, начинаем морфиевые прокалывания».

Самое главное, о чем говорили врачи – что клиника болезни не проходит ни по одной известной истории болезни, с таким отказом органов и с такой хроникой. Мы устраняли последствия, но не знали причину. Когда стало совсем плохо, Ющенко отвезли в реанимацию.

– Она находится прямо в клинике «Рудольфинерхаус»?

– Да, на первом этаже. Запомнилось одно. Перед дверью в реанимацию мы пожали друг другу руки, и я ему сказал: "Ничего не бойся. Не волнуйся – мы друзья, мы вместе! Поехали, будем драться до конца ".

Ющенко понимал свое состояние. Он очень переживал… В тот момент я его пытался переключить на тему украинской истории, Карпат, а он мне рассказывал, как волнуется за страну. Началась интенсивная терапия, которая продолжалась двое суток. Меня переодели, дезинфицировали, и я находился все время рядом с ним.

Самый тяжелый момент – это ночь на 6 октября. У Ющенко начало опускаться давление, оно опустилось до 40 на 20 пунктов, начали теряться жизненные функции. Пробовали различные анестезии, но Ющенко постоянно терял сознание. Начали обсуждать запас его прочности.

На мой прямой вопрос о последствиях, Цимпфер предупредил: «Все может быть. Больше морфий колоть нельзя». Мне удалось уговорить Катю уйти в гостиницу.

Эта ночь была единственным разом в жизни, когда я встал на колени перед Богом. Я и в синагоге никогда не стою, сижу в своем кресле. Но я просил Бога помочь, не ради себя, а ради друга и ради Украины. (Пауза)

Понятно было одно – если я не выйду из реанимации с ним, то никому ничего не объясню. Тут нет позерства, это была моя личная трагедия. Я понимал, что не могу его бросить. Рядом со мной лежал скальпель, я его приметил на случай, если Ющенко умрет. Это был скальпель для меня. Понимал, что ничего не объясню 47 миллионам украинцев. (Пауза)

Состояние Ющенко дико ухудшалось. Цимпфер высказал идею: «Есть еще один способ – нужно привезти одного анестезиолога. Он – лучший в Европе специалист по позвоночной анестезии». Остался шанс снять боли, войдя в позвоночник. «Иначе организм долго пытки не выдержит – он умрет!» – предупредил Цимпфер.

– У Ющенко болела спина?

– У него сводило все мышцы, были спазмы, судороги. По словам экспертов, это была боль, сравнимая с ударом при лобовом столкновении автомобиля на скорости 190 км/час. Он постоянно терял сознание. Показатели жизнеспособности уходили. После этого собрали срочный консилиум.

– Ющенко делали обезболивание морфием?

– Постоянно! Пятого, шестого и седьмого октября Ющенко от боли был на грани потери человеческого разума. Ему вкололи 21 дозу морфинистных лекарств. На консилиуме Цимпфер сказал: «22 дозу вводить нельзя, начнутся необратимые процессы в мозгу».

От морфия отказались. После этого я подписал бумагу, что беру всю юридическую ответственность на себя. И мы пригласили этого анестезиолога. Это был самый критический момент моей жизни. (Пауза)

– Этот анестезиолог жил где–то за Веной?

– Помню только, что мы посылали за ним вертолет. Он прибыл в клинику и под утро Ющенко сделали операцию. Я при ней присутствовал.

ЮЩЕНКО ВЕРНУЛСЯ В УКРАИНУ С ИГЛОЙ В СПИННОМ МОЗГЕ

– В чем состояла операция? Ющенко вскрывали позвоночник?

– Это полностью разрезается кожа, вскрывается позвоночник, и в спинной мозг вставляются огромные иглы, которые подключаются к инфузеру–машинке, которая качает обезболивающе. После чего идет постоянное неморфииновое, прямое обезболивание.

Это был последний шанс. Врачи сказали: «В его состоянии есть вероятность летального исхода, поэтому мы не можем начинать операцию без близкого».

Я решился на этот метод, потому что другого выхода и времени уже просто не было. Говорю: «Я близкий. Будем делать. Буду отвечать по закону. Но буду знать, что перед Богом и совестью – сделал все!». Утром состояние Ющенко немножко улучшилось.

– Операция шла всю ночь?

– Она шла несколько часов и закончилась под утро.

– В чем состояла суть этого метода?

– В спинной мозг Ющенко были вставлены иглы, после чего все это зашили, подключили трубку, по которому в спинной мозг поступало лекарство. Таким образом, человек как бы ходит как на веревке, то есть в спинной мозг постоянно по шлангу закачивается лекарство.

Другого выхода тогда не было. Цимпфер все время подчеркивал: «Больше терпеть эту боль ему нельзя». Уже начало отказывать практически все!

– Ющенко знал, что будет эта операция на спинном мозге?

– Да. Я сказал, есть метод обезболивания через спину, и будет легче. Он вел себя мужественно.

– Ющенко приходил в себя?

– Да, он приходил в себя. Я периодически молился, хотя даже перед гонками этого не делал. Я не набожный человек, это был единственный раз, когда я молился часами.

А там, в «Рудольинерхаус» понимал, что, во–первых, теряется шанс для страны, во–вторых, Ющенко – мой друг, и, в–третьих, если Ющенко умрет – я не выйду один. Клянусь! Может, это был стресс. Но все, кто знает мое отношение к друзьям…Просто для меня друг – приоритет номер 1 в жизни.

Утром в 7 часов после операции мы провели с Цимпфером совещание. Он сказал: «Я не знаю, что это. Это может быть что угодно, вплоть до компонента биологического оружия. Поднимай своих евреев, пусть обращаются в лаборатории спецслужб. Нужны анализы, биопсия, все. Иначе мы его потеряем. Жизнь на инфузоре – это временно».

Я набрал всех, кого знал, влиятельных людей Израиля, США. Позвонил руководству мирового, европейского еврейского конгресса, и попросил привлечь все секретные лаборатории. Были подняты США, Израиль, Швейцария, Франция, Англия. Спасибо всем! Не помню, чтобы кто–то отказал.

Днем Ющенко стало легче. Через день его вывели из этого состояния. Он не ел все эти дни. Я считаю, что он выжил только за счет здоровья, подаренного Варварой Тимофеевной, его мамой, и силы духа отца Андрея Андреевича, который пережил три лагеря смерти.

В этот период, по–моему, уже после инфузии в Вену приехала Вера Ивановна и Ира Геращенко. Я не мог их не завести к Ющенко. Когда они увидели его лицо, а лица Ющенко не было вообще, Вера начала голосить, а Гера просто сползла по стене. В общем, я их вынес из палаты.

Вечером я поговорил с Ющенко: «Так и так, смотри, Бог подарил тебе жизнь. Я тебе не судья, я готов ко всему и приму любое твое решение. Но если у тебя есть силы, давай поднимемся, назло всем подлецам, и поедем в Украину. Давай попробуем».

Уговаривать не пришлось – утром он сам уговаривал меня и Третьякова ехать. Хотя узнать Ющенко в человеке, лежащем на больничной койке, было практически невозможно.

И мы приняли решение в понедельник ехать во Львов – нам говорили, что там собирается чуть ли не 300–тысячный митинг. На нас давили, что предвыборная кампания провалена.

Мы провели консилиум с Цимпфером, Я сообщил Ющенко: «Цимпфер и женщина профессор–анестезиолог летят с нами».

Мы разработали систему крепления иголок, заведенных в спинной мозг Ющенко, потому что их двигать было нельзя. Любое неосторожное движение – это смерть…

Понимаете, когда Жвания говорит «Ющенко – дурак» – это показатель слабака. При всех своих «мухах», Ющенко – дико мужественный человек, он любит свою страну. Он решил ехать Украину, хотя был связан инфузером. Чтобы вы понимали, куда бы он ни шел, за ним следовала специальная машинка, которая весит 10 кг, она постоянно крутится, как искусственная почка или искусственное сердце.

Тогда Ющенко посмотрел на себя в зеркало и сказал: «Это же не я, это не мое лицо! Как ехать?». Поверьте мне, там не было ни капли нарциссизма. Человек просто был в шоке. Продолжались боли, он мало ел. От такого количества анестезии кушать не хочется. Мы уже начали сомневаться. А он в шутку говорит: «Ничего, узнают по голосу».

Началась моя жизнь в режиме «ядерного чемоданчика» – мне нужно было все время быть на определенной дистанции от Ющенко, чтобы трубка не натянулась, не порвалась, не дернулась игла. То есть, я стал ходить за его спиной.

Еще в Вене мы отработали с Цимпфером механизм выхода Ющенко на сцену митинга. Перед этим отключался аппарат, трубка пряталась, а Ющенко делалось два сильных укола. Цимпфер говорил, что их будет хватать на 20–25 минут.

– Но иглы из спинного мозга Ющенко не вынимались?

– Нет, о чем вы говорите?! Самое важное в человеке – это спинной мозг, в который заведена вся нервная система.

Мы прилетели во Львов, но сдержать людей, которые рвались к Ющенко, было очень трудно. Он сам заряжался этой энергией, хотел жить, хотя был полуживой.

Мы продумали систему. Паша (Алешин) и Петя (Плюта — офицеры госохраны) шли впереди Ющенко, как ледоколы, а я был за его спиной. Я нес сзади инфузер, который постоянно качал Ющенко обезболивающее. И мы вошли в толпу с иглой в нем. Многие хотели обнять Ющенко и хлопать по спине. А мы ему сделали защиту из горнолыжного щитка.

Если бы Ющенко ударили по игле, которая была в позвоночном нерве, он мог кончиться на месте. И я прошу прощения у всех, кого я резко отталкивал или даже бил во Львове. Меня называли: «Зверь, оцей жид». Я понимал, чем это может закончиться, потому что Цимпфер меня предупредил, что любое резкое движение игл – это смерть.

Когда Ющенко выходил на сцену, была отработана система жестов, которыми он дает мне или Паше сигнал, что ему совсем плохо. И когда его начинало шатать, я подходил к Ющенко прямо во время митинга типа с телефоном. Люди думали: «Кто звонит?» «Господь Бог звонит!»

Ющенко отходил со сцены, ему делали повторный укол и он возвращался. После митинга самое важное было довести его до машины. Он заставлял себя идти. За это мужество я прощаю ему в жизни все…Поверьте, я видел как гонщики доезжают до финиша поломанными, но чтобы такое…Никогда!

Ющенко и Червоненко. Фото пресс-службы президента

Это была нечеловеческая сила воли Виктора Андреевича. Все остальное время Ющенко лежал, он не мог ходить. В Киеве Цимпфер пробыл день, за это время были обучены врачи, которые работали с Ющенко.

Образно говоря, мы начали жить в больничных условиях в подполье. Решали, где поселить Ющенко – у меня или у Третьякова. Приняли решение у Третьякова, потому что у него дома больше просматривается территории, что важно с точки зрения охраны, наблюдения подступов. Ожидали всего. А вокруг меня были соседи – Клюев, Кушнарев…

Улучшение здоровья Ющенко шло медленно. После Львова у нас была тяжелейшая поездка в Одессу, но он все выдержал. Ему становилось плохо во время митинга, он уходил со сцены, его откачивали, и он снова поднимался на сцену.

Но у нас была проблема – официальный бойкот врачей. Мы их тайно возили к Ющенко, им угрожали и увольняли. С нами постоянно был один врач – этот человек–герой.

– Как его фамилия?

– Я не скажу, потому что он не давал мне такого разрешения. Но он жив. Великий человек.

Самая большая проблема того периода – это когда организм Ющенко стал отторгать иглы, стоявшие в его спинном мозге. Их нельзя было держать столько времени. Мы провели консилиум и решили делать операцию в домашних условиях. На даче Третьякова была отведена комната, где была проведена ее полная дезинфекция, санация…Сделали из нее операционную, практически настоящую.

– Операция проходила под общим наркозом?

– Под местным. Нельзя было делать общий наркоз из–за состояния Ющенко. Приехали медсестры, нас стерилизовали, как для хирургии. Я видел, как делали операцию в Австрии, и помогал врачу в двух моментах: зашивал, подавал инструменты и следил за состоянием Виктора Андреевича. Все время ему было больно, шел холодный пот. Он то шутил, то скрипел зубами, это был нечеловеческий звук. Страшно… Но закончилась операция успешно.

– Во время болезни Ющенко долгое время не могли найти причин ухудшения его самочувствия. И анализы на все известные яды не давали результата. Почему решили искать в его организме именно диоксин?

– Насколько я знаю, тогда перебрали анализы на все возможные отравы. И диоксин нашли случайно. Я не врач и не могу сказать, почему это произошло… Только помню, что во время анализов, когда нашли диоксин, начали брать биопсию на онкологию. И тогда несколько лабораторий обнаружили, что это – диоксин. До этого мы все о нем ничего не слышали.

– Говорят, что в Австрии Ющенко проведали какие–то американские эксперты, которые приехали по просьбе Катерины Михайловны…

– Я не знаю, по чьей просьбе, но американские эксперты были. По–моему, их было двое.

– От кого вы впервые услышали слово «диоксин»?

– По–моему, от Цимпфера. В клинике сразу начали запрашивать информацию, что такое диоксин и что с ним делать. Они не были готовы с ним работать. Но сразу сообщили, что инкубационный период такой дозы диоксина 5–8 часов. Получается – ужин на даче Сацюка…Пусть остальное говорит следствие.

– Такое ощущение, что Ющенко немного обиделся на всю австрийскую клинику и поэтому продолжил лечение в Швейцарии.

– «Рудольфинерхаус» не имеет специализации по диоксину. В Швейцарии был профессор Сора. Насколько я понимаю, это специалист по выводу диоксина. А Цимпфер и сейчас большой друг – и мой, и шефа. Я только ему доверил оперировать меня по подозрению на сердце в мае этого года. У Цимпфера огромная душа и светлый ум.

– Что было дальше?

– Ющенко начал поправляться, становился сильнее. Но, чем ближе дело было к декабрю 2004 года, тем сильнее проступала уже другая проблема – как отсечь от Ющенко всех тех революционеров, которых я никогда в революциях не видел.

Накануне инаугурации я приехал к Кучме в администрацию, потом приехал Ющенко. У них был разговор о передаче власти. Вот и все мои функции, в принципе, закончились.

Перед выходом Ющенко на инаугурацию 23 января я открыл перед ним дверь и сказал: «Спасибо. Теперь я с тобой только на „вы“. Мы выполнили свою задачу, теперь вы – „господин президент“. Желаю успеха».

Драма закончилась. Дальше он стал президентом.

Я БОЛЬШЕ НЕ ПОДАМ ЖВАНИИ РУКИ

– Традиционный вопрос – вы уверены, что это было отравление Ющенко?

– Безусловно! Причем гениально продуманное…По аналитике и по тому, что я видел, это было именно отравление, направленное на одно – не найти причин смерти.

Отравители рассчитывали, что пройдет время и летальный исход свалят на панкреатит, на печенку, селезенку, на желудок, на все что угодно. Помог, думаю Бог, здоровье Ющенко и мужество, а также вера в Бога.

Все истории, что Ющенко отравился некачественной икрой или суши в Крыму – это бред! В Крыму мы ели только у верных людей, с кем меня связывала многолетняя дружба.

А Давида я не помню ни в одной тяжелой поездке, где было страшно, где было жарко, как в Крыму, где нам срывали все митинги, потому что приезжали прокуроры допрашивать охрану Ющенко. На Майдане он был – это факт.

– Вы думаете, Ющенко отравили на даче у Сацюка?

– Я отвечу так: Смешко никогда не пошел бы на встречу с Ющенко без разрешения Кучмы. Но мимо Медведчука, в той администрации президента, даже муха не могла пролететь, даже Левочкину было трудно тогда зайти к Кучме.

Поэтому я не могу поверить, чтобы Сацюк пошел бы на эту встречу с Ющенко без ведома Медведчука, которому Сацюк многим был обязан.

И тогда у меня возникает вопрос: с чего это вдруг Медведчук разрешил бы Смешко и Сацюку проводить такую встречу с Ющенко? Насколько я знаю, Смешко с Кучмой не смогли связать. А на остальное пусть отвечает следствие.

– Вы думаете, Березовский причастен к этому отравлению?

– По нашей религии и по моим представлениям, я не имею права никому выдвигать обвинения. Технологически, если бы Ющенко не выжил, то возможен был бы вариант дальнейшего развития событий: гроб на веревку и кто бы оседлал эту тему, тот и мог быть стать чемпионом.

– Юля?

– Это вы сказали.

– Или Порошенко?

– Это не серьезно.

– Все–таки, ваше мнение по поводу причастности Березовского. Помните историю с возможным взрывом под штабом Ющенко на Боричевом Току? Почему ваша охрана не отсекла тогда машину со взрывчаткой?

– Как это не отсекла? Мы ее как раз и нашли. Под штаб приехала машина, остановилась, а потом из нее пропали люди. Я сообщил Паше Алешину. Он вызывал милицию, но они не хотели приезжать. Когда открыли машину и увидели, что там, мы эвакуировали офис, тихо, чтобы не началась паника.

Вторая машина тоже с такой же взрывчаткой в этот же день была найдена и арестована на улице Владимирской.

…Еще важное, что я помню с того времени – это та бескровная ночь, когда предотвратили наступление войск на Майдан. И я помню заседания Комитета национального спасения, когда Юля и Луценко все время требовали штурмовать администрацию президента. А я говорил: «Только через мой труп! Там спецназ „Омега“, они выполнят приказ. Это будет законный, но кровавый прецедент».

Очень многие от страха хотели идти на обострение. А я понимал, что любой выстрел – это все. Даже если мы победим, ни одна человеческая жизнь не может служить оправданием!

Поэтому я благодарен за позицию Кучмы, Плюща, Литвина. Роль Литвина еще недооценена – он поступил, как мужик и как гражданин, и в Верховной Раде, и тогда ночью. Меня не было на его разговоре с Билоконем, но знаю, как он вел себя в парламенте. Я считаю, что та ночь решила все.

– Какая ночь?

– Когда пошли войска на Киев. Мы поехали в Конча–Заспу, где была встреча Кучмы и Ющенко, на которой присутствовали Литвин и Плющ. Главное было – чтобы не появился Медведчук.

Те времена – это не нынешняя дисциплина. Один кивок Кучмы – милиция бы выполнила любые команды по разгону Майдана. Но дисциплина и спасла ситуацию. Кучма остановил войска, и они послушались.

– Вы не чувствовали, что в команде ближайшего окружения Ющенко к вам было несколько пренебрежительное отношение? И Ющенко сейчас демонстрирует к вам тоже странное отношение. Может, это из–за того, что вы видели его в минуты слабости?

– Многие воспринимали Виктора Андреевича, как технологический проект, которым они «рулят». Но у меня не было цели стать ни придворным шепталой, ни властелином колец, который решает судьбы. Я никого из олигархов не вызывал на терки после революции: «Я тебе создам проблемы, или договариваемся». Наоборот, я в Минтрансе был за то, чтобы максимально сохранить нормальных людей, особенно, среднее звено.

Пожалуйста, подчеркните в вашем интервью: я рассказал вам это все с одной целью – чтобы страна, которая читает байки Жвании, знала, что Ющенко не пасечник, а настоящий мужик и человек, любящий Украину. И Бог не зря сохранил ему жизнь.

И пусть не врет Жвания! Тогда, во время выборов 2004 года мы не взяли охрану «Альфы», потому, что Ющенко ее не хотел. Почему он доверял мне и не доверял Давиду? Это к нему вопрос.

Жвания пережил иллюзию Березовского, когда тот думал, что будет управлять Путиным. Но Путин и Ющенко на это не поддаются.

Я ни с кем не хотел бы ссориться, и с Давидом я сейчас не ссорюсь. Мне просто обидно, и я ему руки не подам. Клянусь, я заступился бы за его гражданство, как заступался за Ющенко перед Кучмой. Пошел бы к Ющенко и сказал: «Я – еврей, а он – грузин. Мы были в оппозиции, хотя говорили, что евреи и грузины в оппозиции бывать не умеют. Поэтому отпусти его с гражданством, будь выше этого».

Но почему Жвания привязывает эту историю с гражданством к той беде с отравлением, которую мы пережили?! Мне кажется, Давид начинает понимать, что его тупо использовали.

– Вам не обидно, что сейчас вы оказались далеко от Ющенко?

– Послушайте, он мне ничего не должен! Надо будет, помогу ему снова.

Мне другие тоже задают такие вопросы. Да, я делал в то время многое другое, кроме того, что известно вам. Но я не кричу об этом. Да, я ездил в Москву инкогнито перед инаугурацией и добивался первого визита Ющенко как президента, с российской стороной. Надо было налаживать отношения с соседями.

Еще раз подчеркиваю: мое личное убеждение – руки официальной Москвы и официальных спецслужб в операции по отравлению нет. Но на все должна ответить прокуратура. Это ее дело и обязанность. Иначе нет государства.

Когда меня сняли с Минтранса, я действительно не знал, куда себя деть. Но взял себя в руки и сказал: «Даже если со мной поступили несправедливо, он – президент. Значит, это – его право». И больше ни слова.

Многое изменилось, изменился и я, но мне неприятно смотреть, как многие клявшиеся в любви к Ющенко сегодня клянутся в верности новым кумирам. Но главное, по дороге на улицу Грушевского не потерять штаны. Ведь бегут к женщине, неудобно выйдет...

– Вы сейчас с Ющенко поддерживаете отношения?

– На его дне рождения я был с женой. А когда у меня родился Альфред, мы не виделись с Ющенко месяц, но от него пришла сумка детской одежды и детская расписная лошадка–качалка от Кати. Он мне позвонил одним из первых и сказал: «Я тебе дуже вітаю, це Бог тебе нагородив». Позвонила Катя, поздравила тепло и искренне. Кстати, может случайность, но после моей операции в мае первым в клинику позвонил Ющенко.

– Однако правда состоит и в том, что вас не пускали на президентский прием в Мариинском дворце на годовщину Майдана.

– Да, но я же ушел с гордо поднятой головой. Правда, меня догнали и вернули. И я знаю, кто стер мою фамилию, хотя она была в списках на допуск.

– Кто?

– Я не скажу, потому что это уже будет сведение счетов по Евро–2012 и по антисемитизму этого человека.

– Евгений Альфредович, почему вы долго не соглашались, но в итоге пошли на это интервью? Ведь многие ваши соратники и друзья отказались говорить на тему отравления…

– Я дал вам это интервью, потому что мое сердце говорит, что Жвания врет. Его не было при 90% ситуаций, которые происходили вокруг отравления. Откуда он «точно знает»? Он или дурак, или еще хуже – подлец. И то, и другое не утешительно.

Я даю это интервью, потому что вижу, что разыгрывается сценарий дискредитации по типу «любі друзі–2». И за всем этим я наблюдаю «ласковую» руку господина Медведчука. Потому, что боевой листок Медведчука – газетенка «2000» просто принципиально извергает желчный яд.

Про Давида я вообще говорить не хочу, мне его жаль. Он думал, что стал «властелином колец», и теперь будет строить технологии, по которым начнет жить Украина. Думаю у него сейчас большая проблема с самим собой. Он начинает понимать, что он – использованный кем–то материал.

Кроме того, я заступаюсь за Ющенко, как за своего друга. Я иду на это интервью, потому что это честно.

Если мы мужики, а не пустословы под названием «украинская политическая элита», то мы должны говорить правду и предотвратить эти качели, которые выплеснутся в сентябре 2008 года, когда нужно будет отвлекать страну от таких проблем, как цена на газ или инфляция в 36 %.

Нужно будет отвлекать от стагнации рынка, падения инвестиционной привлекательности Украины, кризиса бизнеса… Нужно будет отвлекать страну от вопроса «ЕВРО–2012», от которого меня и Агентство Тимошенко просто отстранила, тем самым подменив апробированную в мире систему менеджмента при подготовке футбольных чемпионатов.

Кстати, если что–то, не дай Бог случится, и у нас заберут ЕВРО, то никто не вспомнит имя премьера, при котором оно практически не финансировалось. Зато проклянут президента, при котором это случилось. Но я очень надеюсь, что Ющенко стукнет кулаком по столу и возьмет все в свои руки.

Главное не дать испохабить и забыть наше прошлое, в том числе и страны, иначе не будет будущего – это придумал не я.

Меня уговаривали друзья категорически не давать это интервью, многие говорили: «Не лезь в скандал. Не с кем ни ссорься, ты работаешь под Кабмином, скоро выборы…». Я и сам умею читать и анализировать текущие политические рейтинги. Но молчать в нынешней ситуации нечестно, не по–мужски.

Единственное, что мне еще хотелось бы сказать, это огромное человеческое спасибо Богу – что он услышал наши мольбы; спасибо и светлая память Варваре Тимофеевне – что терпела все, что было с Виктором, будучи неизлечимо больной; спасибо Виктору Ющенко за мужество; Катерине Ющенко – за стойкость и любовь к мужу.

Я благодарен всем моим друзьям Игорю Червоненко и Зенко Афтаназиву, Третьякову и Комареку, Кантору и Рабиновичу, Цимпферу и Корпану, Плюте и Алешину, Геращенко и Ульянченко; благодарен журналистам, которые не боялись; благодарен врачам, которые помогали, не смотря на угрозу увольнения; моим ребятам из охраны и «орлановским» водителям Ющенко.

Спасибо всем, кого не назвал поименно, но тем, кто тогда и сейчас верен своему прошлому.

Я рассказал всю правду, что помнил. Очевидцы живы. Честь имею!

 

 

Сергій Лещенко, Мустафа Найем

Коментарі

коментарів