Cергій Максимов: “Вони ідіоти!”

“В середині грудня мені стає відомо, що за моєю спиною, потай від мене, мій супер-розумний зять знайшов Бахматюка, привів його до ізраїльтян, і вони вже починають варити якусь угоду, забувши мене довести до відома”. (Рос.)

Сергій Максимов має репутацію успішного, але дуже закритого і навіть небезпечного банкіра. У бурхливі 1990-ті йому вдалося побудувати дуже успішний “ВАБанк”, і навіть отримати на обслуговування стратегічну структуру – державного торговця зброєю “Укрспецекспорт”.

Яким чином це було можливо, ніхто не казав. Казали лише: “А, ну так це ж Максимов”.

“Помаранчева” влада відібрала у ВАБанка “Укрспецекспорт”, і віддала стратегічну компанію “дочці” російської “Альфи”. Щоб не втрачати позиції, Максимов поступився долею, дозволивши увійти в банк ізраїльтянам.

Кажуть, що згодом ті були дещо обурені на партнера, тому що знайшли чимало “скелетів” у шафі VAB (таким став бренд банку у 2007 році).

Втративши обслуговування зброї, банк почав активно кредитувати населення. Але згодом почалася криза 2008 року, і VAB отримав проблеми (як і усі інші, хто працював у “роздріб”).

У грудні 2010 року з’явилися чутки, що власник агрохолдингу “Авангард” Олег Бахматюк купив VAB, а ізраїльтяни залишили його назавжди. Сам Бахматюк і раніше, і зараз це заперечує. За його словами, він лише зараз отримує контроль над фінансовою установою.

Колишній та новий власники банку не змогли знайти спільну мову. Місяць тому вибухнув гучний скандал. Два партнери почали звинувачувати один одного у виведенні величезних сум. З того часу, ці двоє не стикаються, але регулярно роблять заяви з того чи іншого інформаційного майданчику.

Дивно, що при цьому “VAB Банк” виявився на диво стабільним банком. Незважаючи на наявний конфлікт між власниками, він тримається на плаву, і навіть проводить операції.

— Я думал, что вас нет в Украине. По крайней мере, есть люди, которые утверждают, что вы украли миллиард и уехали. Как вы относитесь к такому имиджу?

— К любой информации, которая может быть определена словом “недостоверная”, отношусь скептически. А поскольку мне приписывается, наверное, сотрудниками Бахматюка… Сам он, по-моему, не говорил… Конечно же, я отношусь к этому с юмором. Потому что это не соответствует действительности. Более того, к тем изданиям и к тем спикерам, которые эту недостоверную информацию так или иначе излагали в течение месяца, я уже подал иск или подаю. Это “Коммерсант”, это “Комментарии”, это Мальцев, которые сидит здесь и каждый день меня видит. Это, наверное, и Бахматюк, который распространяет заведомо недостоверную и порочащую меня информацию. Вот так я к этому отношусь.

— То есть, вы находитесь в Украине?

— Находился, нахожусь и, более того, буду находиться.

— А Петр Барон где находится, не знаете? О нем говорят то же самое, что и о вас. Говорят, что вы гражданин России и что, скорее всего, вы в Израиле.

— А почему в Израиле?

— Говорят, и у вас, и у него есть израильские паспорта.

— Паспорта мы сейчас не будем обсуждать. Но в силу того, что он мой родственник (это, пожалуй, единственная достоверная информация из того, что говорил Бахматюк), я, конечно, знаю, где он находится. Но, по моим ощущениям, и это уже не шутки, а достаточно жесткое отношение к ситуации, не по-мужски на месте Олега Романовича давить на человека, который, являясь моим родственником, по его мнению, мое болезненное место. Он не единожды в своих интервью, во-первых, порочил Барона, но ему никаких обвинений никогда не было предъявлено даже устно. Более того, насколько я знаю, у них есть джентльменское соглашение о том, что в момент совершения сделки в декабре месяце, покупки пакета израильтян, Барон будет долгие годы председателем правления, и перед ним какие-то серьезные финансовые были обязательства. Надеюсь, сформулированные письменно.

— Бахматюк рассказывает, что кредитные решения по тем миллиардам, которые вы, по его мнению, вывели из “VAB банка”, были подписаны непосредственно Бароном, и что получается Максимов и Барон, поскольку они родственники, сообща выводили эти деньги.

— Тут нужно определиться в терминах.

— Выдавали кредиты на аффилированные структуры.

— Я думаю, вы будете правильно понимать ситуацию, если мы чуть-чуть вернемся назад. Можно даже совсем далеко назад. Я расскажу о том, что происходило в моей жизни последние 15 лет. Я действительно москвич. С 1995 года я в Украине. Я в 1995 году стал президентом “ВАБанка” тогда. 15 лет моей жизни, достаточно упорного труда, я посвятил этому учреждению. И естественно, это мой ребенок, и все что сейчас происходит, у меня болит. У Олега Романовича — он заскочил, выскочил, — совершенно другой статус, другое отношение. И как следствие, на мой взгляд, неразумные действия.

До 1995 года я закончил МГТУ им. Баумана в Москве, занимался оборонной тематикой, делал противоракетные различные программы. Если знаете, США создавали Стратегическую оборонную инициативу (СОИ), а я делал советский аналог. Это принципиально новая противоракетная оборона, которая ломала баланс сил и противостояния на земном шаре. До появления этой программы вероятность поражения летящего объекта на пассивном участке была где-то 0,6-0,7. Все понимали, что 0,6 собьются, а 0,4 долетят. И это психологически сдерживало людей от неразумных решений, политических и военных. Мы создавали программу, в соответствии с которой поражение летящего объекта произойдет с вероятностью 0,98.

— На стадии взлета?

— Нет, на пассивном участке.

— Я слышал, что на этой стадии уже невозможно сбить.

— Совершенно верно. До этого концепция была такова: взлетает, разделяется, выбрасывает ложные цели. Летит трубка такая длиной 100-120 метров, и диаметром 20. Вот она летит на пассивном участке, не разогретая, разогревается только на входе в плотные слои, и ее нужно поразить. Единственно возможное решение – загнать в центр какой-то ядерный заряд и взорвать. Вероятность 0,6-0,7, не больше, потому что слишком протяженный участок и защита достаточно хорошая. Так вот, техзадание, которые нам выдали, — это нужно было отселектировать каждую боевую цель из всего этого мусора, и прямым попаданием поразить. Но с учетом того, что там открытый космос, это ноль, это нужно было работать в гелиевых температурах. Понятна сложность этой техники? Нужно было на расстоянии 400-500 км при очень слабой излучающей цели иметь сверхчувствительный приемник, работающий в гелиевой температуре. Понятны требования к операции, какая должна быть надежность? Вот я был ведущим конструктором по одному из направлений.

— По Москве не скучаете?

— Езжу туда регулярно, но когда от Шереметьево до центра три часа, то, запланировав три встречи, ты имеешь в лучшем случае одну, иногда полторы. Это начинает бесить. Москва – это другая жизнь, там все другое. Могу сказать, что скучаю.

— Давайте сместимся к декабрю прошлого года.

— Давайте в двух фразах. С 1995 по 2005 я единственный акционер и президент “ВАБанка”. И соответственно, все, что сделано до этого момента – это только я. Кое-какая сеть построена, корпоративный блок у нас всегда был.

— Кстати, скажите, почему вы решили переименовать ВАБанк в VAB?

— На самом деле, мне название всегда не нравилось. Потому что ва-банк — это некий риск. Поставил, можно проиграть. Двусмысленность какая-то. Хотя запоминающееся название. Но когда мы взяли за основу концепцию: не только банк, но и страховые компании, инвестиционные фонды, лизинг, весь спектр, то ВАБанк — это всегда банк. Поэтому нужен был какой-то бренд универсальный. Взяли ту же аббревиатуру VAB, и к ней уже добавляли – “VAB-лизинг”, “VAB-страхование”. И сама концепция поменялась, потому что от корпоратива отошли. Кстати, банк очень много обслуживал и оборонной промышленности Украины.

— Укрспецэкспорт?

— Да, это традиционно мой клиент. И космос обслуживается сегодня. Я всех знаю в России, кто этим занимается. Кстати, в 1991 же все рубанули по-живому, и все разорвалось. И страдали обе стороны. Потому что кооперация была такая в космосе, что друг без друга не могли. Поэтому частично с моей помощью эта кооперация осуществлялась.

— Как вы отнеслись к тому, что Альфа отобрала у вас Укрспецэкспорт, или что его перевели?

— У меня здесь была очень сильная команда, состоящая из бывших военных и технарей. И эта команда сопровождала не только банковскую составляющую. Она сопровождала вообще контракты. Причем мы же провязывали вертикальную интеграцию. То есть, если мы видим, что “Укрспецэкспорт” заключает контракт… Кстати, мои ребята часто ездили по миру в составе делегации “Укрспецэкспорта”, и на месте консультировали транзакцию. Там же экзотика была. В некоторые страны не очень правильно было с этой техникой лезть, потому что часто было эмбарго — не с точки зрения запрета поставки, а просто финансовые институты не позволяли определенные операции легально делать.

— И как вы помогали? Чемоданы носили?

— Нет, у нас же банки-корреспонденты. Например, ING эту операцию сделает, а Citi никогда. Потому что у американцев по этой стране такие-то вопросы, а у французов никогда не было. Поэтому там еще нужно было думать траекторию движения денег, а не чемоданов. Поэтому у меня очень сильное подразделение здесь было. И когда Альфа попыталась… Понятно, как это происходит — кто-то пошел, договорился, познакомился… Когда Альфа на себя взяла, то все взять-то невозможно. Ну, одного парня они у меня забрали, который работал здесь. Он перешел к ним, и часть клиентов с ним. Но многие операции и программы все равно через нас шли.

— А сейчас у вас что-то осталось или полностью перевели?

— (вздыхает) Я думаю, что ничего не осталось. Но банковской деятельностью ежедневной и кропотливой я не занимаюсь уже года полтора в силу тех причин, которые ты сейчас поймешь.

Так вот, с 2005-го, когда все уже пошли сюда, где чего купить, ко мне через своих представителей, компанию TBIF, пришла группа Kardan N.V., публичная компания израильская. Мы с ними договорились, что на паритетных условиях, на их деньгах (больших деньгах) мы будем развивать розничное направление. Эта группа, как оно обычно бывает с израильтянами, свои обещания по заводу денег не выполнила. Но многое было сделано. Скажем, из 30 точек продаж, у нас филиалы в областных городах, мы построили сеть в 180 точек.

Единственное, что мы с ними не сошлись в понимании. Я-то здесь был с 1995-го и уже изучил, как местные жители относятся к возврату денег. А они считали, что их опыт по Восточной Европе и России позволит здесь внедрить все программы, и легко добиться минимизации рисков. Мы поспорили, и я выиграл, к сожалению.

— Скоринг не работает в Украине?

— Практически. Ну, сейчас уже более-менее научились. А на тот момент вещи, которые в Европе работали успешно… Ну, мошенник – он мошенник. А банки же как ненормальные – им бы как можно больше и быстрее выдать, и захватить рынок. У меня с ними были очень острые дискуссии на эту тему. Я, к сожалению, победил, но банк пострадал.

— Кредитные бюро тоже не помогут банкам избежать таких рисков?

— В какой-то степени помогут, конечно. Но тут все очень медленно, этот маховик надо раскручивать. Очень многое должно быть сделано. Поэтому у меня с израильтянами начались трения, не могу сказать конфликты. Трения, которые усугубились кризисом. И стало понятно, что кто-то должен из банка выйти.

— То есть, они были готовы, что вы выйдете?

— Либо я, либо они. У нас это было прописано с 2005 года. Нормальный западный формат, с юрисдикцией в Лондоне, с очень подробным разделом, так называемым by me/ by you. Там был заложен инструментарий разрешения споров в случае, если партнеры не сошлись: кто, как, кому предлагает, какие сроки. Летом прошлого года я им сделал предложение: “Я готов у вас выкупить”. На тот момент я мог договориться с одним очень известным в Украине олигархом, которому очень нужен был крупный банк, а я мог с нашим банковским учреждением обслужить его огромные потоки.

— Это был не Бахматюк?

— Нет. Я вынужденно занимаюсь изучением его и его бизнеса последний месяц. Это просто вопрос времени, когда он грохнется. Я могу рассказать, почему. Нет, это был не Бахматюк, это был очень уважаемый в нашей стране, очень крупный бизнесмен из первой десятки.

— Потом он купил “Надра”, я подозреваю.

— Нет (смеется).

… Я этим идиотам израильтянам сказал, кто это, открыл, а они как-то соскочили с этой темы. Не знаю, почему. Просто ушли с переговоров. Но эта израильская специфика. Там один человек в Тель-Авиве принимает решение. Старенький господин, которого я хорошо знаю. А местные, которые сидели здесь на большой зарплате, не очень хотели эту зарплату терять. Наверное, поэтому они сделали все, чтобы мы о чем-то не договорились. Наверное, это только гипотеза.

В соответствии с планом рекапитализации банков, который мы согласовали с Нацбанком, в декабре прошлого года должна была быть некая эмиссия акций на 500 млн грн. Это то, что требовалось по результатам стресс-теста МВФ, который мы прошли. И с учетом неопределенности во взаимоотношениях, я сказал, что я в этой эмиссии участвовать не буду. Они сказали: “Ок, тогда мы сами”.

Теоретически, у нас прописано, что делать, если один не участвует. Там были очень жесткие согласовательные моменты. Мы по этому соглашению выступали как единое целое. Это правда. Локальный партнер всегда полезен западному инвестору.

— Если не секрет, за сколько вы хотели выкупить у них долю?

— Я не хотел бы цифры называть.

— Но это было больше, чем то, что требовалось по этой эмиссии?

— Это же разный принцип. Это money-in и money-out. В одном случае они получали деньги и уходили, а в другом случае деньги должны были зайти в банк на эмиссию.

— По версии Бахматюка, они в конце-концов вышли вообще без ничего.

— Это правда. Они вышли полностью. Они идиоты! Они потеряли те деньги, которые я вместе с потенциальным партнером собирался им заплатить, и мы бы еще наполнили эмиссию. Они бы ушли с деньгами. А так они ушли голые, но списали практически всю инвестицию, которую завели сюда. Это мне необъяснимо, этот идиотизм.

— А что произошло в декабре? По версии Бахматюка, Барон нашел неких киприотов, за которыми непонятно, кто стоял, и никто не знал, что это Бахматюк. И лишь потом выяснилось…

— Ну, конечно. Это талант. Ну он странный. Ну признайся, ну скажи. Все равно рано или поздно он забывает, что он врет.

Теоретически, если бы они наполняли, у меня была бы возможность в течение полугода по shareholders agreement положить такие же деньги, и пакет снова сделать паритетным. Поэтому я особо на эту тему… Хотя у нас были уже не шероховатости, а полуконфликтная ситуация. Но цивилизованная, как положено. В декабре они говорят: “Мы наполняем эмиссию”.

— Почему вы отказались? Раз нужно было докапитализировать банк, и ваша доля бы размывалась в итоге их допэмиссии.

— Потому что класть деньги в банк имеет смысл тогда, когда ты банк контролируешь. А если ты кладешь деньги на паритетных условиях, и имеешь ту же самую проблему с партнером, с которым тебе уже некомфортно, то какой смысл? Если бы они сказали: “Мы отдаем свой пакет, забирай, цена такая-то, давай сядем, поговорим”, тогда я бы наполнял эмиссию, конечно, но в интересах себя и своего нового партнера. А так какой смысл?

Надо понимать, что банковский бизнес в последнее время а) очень рисковый и б) крайней неэффективен. Поэтому нужно было приложить еще массу усилий, чтобы во всех этих внешних рыночных обстоятельствах занять достойное место, выстроить долгосрочную стратегию. Поэтому я особо не переживал о том, что они наполнят эту эмиссию, и когда-нибудь как-нибудь мы с ними разберемся.

Но тут вдруг в середине декабря мне становится известно, что за моей спиной, тайком от меня, мой супер-разумный зять нашел Бахматюка, привел его к израильтянам, и они уже начинают варить какую-то сделку, забыв меня поставить в известность. То есть, я не знаю, что происходит. Что подвигло мистера Барона на это, я не знаю. Он говорит, что он заботился об интересах банка, что капитализировать нужно было. Ну, не в декабре, так в январе бы капитализировали. Точно ничего не случилось бы. 200%, ничего бы не случилось.

— Как вы отреагировали?

— Когда я это узнаю, то, естественно, приглашаю товарища к себе. Спрашиваю: “Рассказывай”. В ответ слышу: “Я нашел Бахматюка, они уже договорились. Я его оценил как инвестора”. Я говорю: “Ты же сам, сидя вот здесь же, полгода назад мне рассказывал, какой это недобросовестный заемщик”.

За три года до этого Бахматюк (я его знаю лет 10 точно) пришел ко мне, рассказал о своих планах, в частности, о сети “Фаворит”. Это сеть магазинов в сельской местности. Просил 15 миллионов долларов на развитие. Я очень сильно засомневался, зная его и как это все происходит. Риски его были очень высоки. Но вмешался тот же Петр Юрьевич вместе с израильтянами, а у нас в тот момент была избыточная ликвидность, потому что мы привлекли 125 миллионов евро бондов. И в принципе, конечно, надо было раздавать. Но не любой ценой и не каждому. В числе прочих пришел и Бахматюк. Они меня убедили, что все более-менее нормально. И мы этому фавориту выдали те самые 15 миллионов долларов на развитие.

Как только начались проблемы, первым проценты банку перестал платить Бахматюк. Это вообще его стиль. Он редко хочет платить.

— Как Барон вас убежил?

— Я ему говорю: “И ты же, председатель правления, с ним встречался пять раз. Он тебе каждый раз что-то обещал, но ни разу не выполнил. Ты ко мне приходил”.

А он такой очень эмоциональный парень, молодой. “Какой он негодяй, подонок, слова не держит, не мужик!”.

Проходит полгода, ты приходишь ко мне и говоришь, что ты нашел классного инвестора. Не кажется странным? “Нет, я понимаю, что это так, что он исправился. Вот он готов зайти”.

— А вы?

— “Нет проблем, пожалуйста. Но я буду эту эмиссию блокировать. Потому что есть масса незакрытых вопросов”.

У меня еще был открыт вопрос, находиться или нет с израильтянами. А с Олегом Романовичем точно не хочу находиться в партнерстве. В силу внутренних убеждений и его репутации, которая мне известна.

Родственник, отец моих внуков, мне говорит: “Ну, тогда я вынужден буду забрать семью, уехать в Лондон, я никогда не вернусь в Украину”. И начинает мне долго рассказывать, какой это хороший инвестор, и как все гарантированно. Вот, Петр Барон мне гарантирует, поскольку он жестко договаривался с Бахматюком и с Мальцевым, точно выполнит определенные условия нашего цивилизованного расставания.

Женщины, конечно же, навалились семейные. “Не надо воевать, зачем”. Хорошо. Я единственный раз в жизни их послушал, о чем жалею. Я сказал: “Хорошо, я не блокирую эмиссию. Но тогда я хочу, чтобы за январь—февраль те условия, которые мы проговорили, были выполнены”. Пожали руки, расстались.

Собрание. Он дает деньги израильтянам, они наполняют эмиссию, но я знаю, что это его деньги. Как только зарегистрирована эмиссия, он забирает новые свежие акции, которые на его деньги куплены, и забирает у них старые акции. Я посмотрел цифры – бесплатно. Просто бесплатно они ему отдали. По сути, за эти новые акции они подарили.

Но странным образом Петр Барон стал акционером банка на какой-то существенный пакет в рамках этой сделки.

— Какую роль сыграл Денис Мальцев (первый зампред “VAB Банка” – “ЕП”)? Какова его роль в знакомстве с Бахматюком и в том, что сейчас он от имени Бахматюка руководит банком?

— Мальцев – это Бахматюк. Это одно и то же, говорящая голова.

— Как они сошлись?

— Они давно вместе. Мне кажется, они даже какие-то родственники.

— Он был назначен в декабре 2010?

— Мальцев пришел сюда в 10-х числах декабря. Зашел к Барону, вышел оттуда вице-президентом банка. Я президент, Петр Барон – председатель правления. То есть, вице-президент как бы выше. Поговорил с Бароном, вышел вице-президентом. Бывает так.

И тогда я понял, что поскольку Мальцев – это Бахматюк, то мои подозрения подтверждаются. Потом, в декабре, на собрании он был введен в наблюдательный совет. Это тогда, когда они утверждали эмиссию, которую я не заблокировал. А в январе (может, в апреле) он был переведен на должность первого заместителя председателя правления.

Влюбом случае, все решения с декабря месяца по сегодняшний день принимались исключительно господином Мальцевым.

— А как Барона отодвинули в сторону, если он стал акционером?

— Ну как отодвинули? Давайте немного дальше.

Понятно, что сюда зашли люди Бахматюка. Я уверен, что за январь—февраль они договорились о том, что будет реализовано. Поэтому я особо не вникал. Мне сказали, что кипрские компании, представители которых имели паспорта из Ивано-Франковска, представляли интересы на собрании. Все понятно, Бахматюк.

Любомир Шершун появился, его тень юридическая. Он везде по его грязным схемам проходит, то учредителем, то директором компании. Все понятно. Зашли, работайте, пожалуйста. Я даже не вникал в то, что здесь происходило, честно. Я эту историю для себя закрыл. Я для себя психологически принял решение: я ушел.

Январь проходит. Когда условия будут выполнены? Не могу дозвониться. Бывает. Февраль. Пора бы уже. Не могу дозвониться, не принимает, не могу встретиться.

— Какой ваш статус сейчас?

— В середине декабря я принял решение, и на тот момент уже вышел из наблюдательного совета. Я же был президентом. Президентом я перестал быть раньше, когда с израильтянами у нас началось непонятно что. Я ушел с этой должности, потому что привык отвечать за свои слова и действия.

— Почему вы так легко все отдали?

— Потому что банковский бизнес перестал быть интересным. И моральное состояние было понимаете какое. То, чем я занимался 15 лет, за последние два года практически уничтожено.

С израильтянами у нас был паритет. Нормальные ребята, которых я воспитывал, учил работать с корпоративом. В розницу они своих привели, она у нас не очень была развита. Но когда они вместо более-менее внятного зампреда по корпоративу сажают израильтянина, который ни одного дня не работал в банке в своей жизни. На полном серьезе мне навязывают, с истерикой. Я сказал: “Да хрен с вами, в конце концов, вы тоже равные партнеры”. Они просто посадили человека, который должен смотреть, что происходит. И все те люди, которых я годами так или иначе затаскивал в банк, с которыми завязаны отношения, к нему ходят и пытаются решить хоть один вопрос. Ну что можно решить с человеком, который вообще не понимает, о чем идет речь? Корпоративный блок начал разваливаться. Какой смысл обслуживаться в VAB, если много других банков предлагают хороший сервис и дешевые кредиты?

В розницу — все эти щедрые кэш-кредиты: зайди и через пять минут деньги получишь. Пришел кризис, и стало понятно, кто чего стоит. Заемщики спрятались куда-то. Все зашаталось. “Ребята, я же вам говорил, ну не платят в Украине”. “Да, да, что теперь?”.

— Какой вывод вы для себя сделали?

— Банк перестал быть тем банком, который я создавал, понимая, что я делаю. Поэтому я более-менее легко для себя принял решение, что этот актив мне уже не интересен. Мне есть чем заниматься с большим интересом, и эмоциональным, и экономическим.

Где-то в марте Барон мне говорит: “Меня Олег не принимает. Я не могу с ним даже увидеться. Пробуйте сами”. Это говорит гарант выполнения условий. Нет проблем. “Олег, надо бы сесть поговорить”. “Да, да, да, на следующей неделе, в среду, мы точно садимся”.

Среда, звонка нет. В четверг трубку не берет. В пятницу звоню, трубку не берет. Ну, бывает всякое. Еще пару недель. Надо в банке какие-то действия обсуждать. Мы же акционеры. Ситуация же не простая. Здесь же каждый день что-то происходит: валюта, курсы, паника, кредиты, в конце концов. Звоню еще через месяц по мобильному. “Я где-то в Америке нахожусь”. Он знает мой мобильный, я его. “Олег, это же не игрушка, это большой банк, 2000 сотрудников, десятки тысяч вкладчиков. Ты понимаешь, что важно сесть и поговорить?”. “Конечно, понимаю. Я прилетаю в понедельник, гарантирую, что мы с тобой встретимся”.

Ну хорошо. Понедельник прилетел — нет. Вторник — нет. Я уже этих клоунов приглашаю, Мальцева и Шершуна. Ну где он? “Прилетел, голова болит. День-два, и он точно с вами встретится, мы знаем, он нам обещал”.

Неделя, его нет, еще 10 звонков, трубку не берет. То есть, он реально девять месяцев от меня почему-то прячется. Я не знаю, почему. Не могу понять.

У него какое-то странное мышление. У него масса достоинств, безусловно. Но масса проблем психологических, с бизнесом. И он все эти проблемы переворачивает, и многие приписывает мне. Я уже несколько раз с этим столкнулся. В частности, вот эта — что я не хочу с ним встретиться.

Мальцев говорит, что он не может меня найти. Я его каждый день около лифта вижу, у него там кабинет. Не встретились. Ну, бывает всякое в этой жизни. Занят, IPO, Лондон, Сингапур. Я уже своим сотрудникам говорю: “Садитесь вот с этими представителями, которые ничего не решают, они говорящие головы. Они могут выслушать, потом пойти куда-то, через две недели достучаться, поймать, обсудить, вернуться к невнятным ответам. Но тем не менее, пробуйте хоть так”.

— И что?

— Какие-то соглашения пишутся, что-то происходит, месяц, два, три. В момент, когда нужно подписывать, они говорят: “Нет, не так все поняли”. Ну, типичный ивано-франковский стиль ведения бизнеса. Меня предупреждали, что это будет так. Но я думал, что на таком уровне человек уже должен немножко по-другому себя вести. Ничего не меняется.

Ну бог бы с ним. Не в июне, так в июле или в августе мы бы сели и поговорили. Но летом начинают активно ходить какие-то разговоры про это здание. Слухи какие-то. А на этом здании кредит. Небольшой кредит, в разы меньше, чем сегодня рыночная стоимость этого здания.

Я говорю: “Слушайте, парень непонятный, мутноватые какие-то принципы, надо перекредитоваться в другом банке”. Договариваюсь в другом банке о том, что с удовольствием под такой проект дадут деньги. Это был август, наверное. Мы идем в БТИ получать справу-характеристику, технический паспорт. Уже техники приходят, замеряют. И в тот момент, когда выдается этот паспорт, вдруг техники говорят: “У вас там какая-то проблема с руководством”.

— Но это же ваше руководство.

— Те, кто занимались, даже не знали. Это очень тайный документ. А руководство говорит: “Знаете, есть судебное решение, что это здание вам больше не принадлежит”.

“Мы ни с кем не судимся. Можно глянуть?”. “Нельзя”.

Кое-как выдрали. В сейфе лежит, не там, где все. Спрятали. Получаем судебное решение. Нормальное внешне, номер такой-то, судья Усатенко, секретарь Трофименко. В декабре прошлого года, ответчик не явился. Ну, бывает – тридцатку миллионов долларов стоит, не явился ответчик. Принимают решение о том, что это здание уходит от “Офис Лайн” на “VAB Банк”.

Ну, всякое бывает в этой стране. С этим решением, которое нам хитростью удалось получить в БТИ, мой сотрудник идет в суд. “Можно дело посмотреть? Потому что мы ни повестки не получали, ни ходили”. Нам выдают дело, а там под этим номером совершенно другое дело. Другие стороны, другой судья, другая суть спора.

А судья Усатенко? Можно с ней поговорить? “Нельзя, потому что она уже два года в декретном отпуске, и на работу точно не ходит”. А секретарь Трофименко? “У нас такого сотрудника вообще нет”. То есть, просто абсолютно нарисованная бумажка.

Но при этом в БТИ на этой бумажке стоят печати банка, “копия верна”. Понятно, что это только руководство может сделать. Понятно, кто ходил от банка, уже есть фамилии. А суд автоматически, когда увидели подделанное решение, по требованию внутренних своих процедур, сообщает в прокуратуру – подделано решение. Естественно, прокуратура возбуждает уголовное дело. Тут мы узнаем, что само мошенничество было задумано в стиле Олега Романовича. Суть в том, чтобы промежуточно перевести здание на банк, и тут же на свою компанию, создав добросовестного покупателя.

— Что вы делаете в этой ситуации?

— Пытаемся блокировать в БТИ, а они ходят там, деньгами размахивают. Я вынужден был вынести эту ситуацию в публичную плоскость, чтобы они немножко испугались. Ждем уголовного дела. По этому поводу будут вызывать всех сотрудников банка, которые подделывали.

Будут вызывать и сотрудников БТИ, потому что в реестр судебных дел зайти – одна минута. Любой может зайти и посмотреть, есть такое решение или нет. Люди заведомо нарушали даже внутренние процедуры БТИ. Судебное решение — не оригинал даже, а нотариально заверенная копия. Не приказ об исполнении, который в единственном экземпляре подается судом, а нотариально заверенная копия. Все понятно.

Узнаем, что хотят перепродать, блокируем, и выносим в публичную плоскость. И говорим: “Воры”. И тут вор, которого поймали за руку, в строгом соответствии с русскими народными сказками делает то, что ему положено: громче всех кричит “Держи вора”. Тут же выходит “Коммерсант”, где всякая ерунда написана, позже “Комментарии”, интернет заваливает.

Но он идиот, потому что причинно-следственную связь точно не улавливает. Банк – чувствительнейшая материя. Вы знаете, как Проминвест едва не лег, а это махина – большой, надежный. Начинает тупо, речитативом во всех изданиях говорить, какие проблемы у “VAB Банка”, сам себе наступая на интимные места.

— Какой эффект?

— Тут же начинается пошатывание, уже клиенты читают, уже вкладчики волнуются. А тут еще с гривной проблемы. Нацбанк связывает, создает проблемы с ликвидностью. И “VAB Банк” неделю не делал платежи, как следствие. Понятно, что все звонили мне в первую очередь: “Что происходит? Куда бежать? Как закрывать счета?”

То есть, человек сознательно своими действиями разрушал то, что я строил 15 лет. Обидно. Даже при том, что я для себя уже принял решение, и мне не очень интересно, но тем не менее. Мне совсем не хочется, чтобы это развалилось. Я ему посылал разными способами сообщения – через общих знакомых народных депутатов, через Нацбанк. “Слушай, оставь банк в покое. Приди и разберемся. Точно нельзя вот это выбрасывать и говорить, как здесь все хреново. Сам же себе создаешь проблемы”.

Ноль. Закусил, глаза залил кровью или другой какой-то субстанцией. Воевать. А почему воевать? Потому что поймали на горячем, что пытается украсть здание.

— Та сторона говорит, что это вы сами пытаетесь вывести здание на Зоологической.

— Ну покажи хоть один суд, который я инициировал по этому поводу. Я инициировал единственный суд по этому зданию, потому что в этой дурацкой стране, когда незаконно сделали, я вынужден обратиться в суд, чтобы за мной, законным собственником, признали право собственности. Это единственный суд по этому зданию, который мы, естественно, выиграли.

Кстати, показательно. Банк пришел на суд.

— Это было в этом году?

— Это было две недели назад. То есть, возбуждено уголовное дело, начинаются выемки. Понятно, кто виноват. Шершун координировал всю эту работу. Гривко, есть тут такой бывший мент, которого он в свое время на работу взял, сам ходил с этими фальшивыми решениями. Юристов они взяли, которые тоже ходили. То есть, уже следователи знают, кто, куда, как. Это тайна следствия, но фамилии уже есть. Шершун, Гривко, сотрудники банка. “Майстерня права” какая-то, квазиюридическая компания, которая подделала, каждый день ходит на допросы к следователю. То есть, все уже ясно.

Подали в суд, суд, конечно же, признал право собственности за “Офис Лайном”. А банк – это поразительно… Журналисты с камерами были на судебном заседании. А мне было интересно, что же банк скажет. Очевидно, что подделали.

Они начали говорить на суде, что перерегистрация в БТИ произошла не на основе этого подделанного судебного решения, а на основе ипотечного договора по этому маленькому кредиту. А на суде сидит БТИ. А в БТИ подшито, и уже у следователя, подделанное решение. А БТИ говорит: “Кто подделал? Мы, что ли? Откуда оно взялось? Вы что, охренели, ребята?” Между ними там началось…

Понятно, что эти сделали, но боятся в этом признаться. Тут я анализирую как-то мотивацию человека. Почему вроде бы разумный человек пошел на такие заведомо очевидные преступления, мошенничество? Тут мне рассказывают, что, оказывается, у него проблемы по этому зданию на Щорса.

В свое время по мутной схеме с участием того же Шершуна через какие-то компании, через решение самого справедливого в мире Ивано-Франковского суда, у Минтранса забрали здание площадью 4 тысячи квадратных метров, рядом с Дворцом “Украина”.

Сколько? Ну “пятерку” метр стоит? $15-20 млн — раз, и у государства забралось. Потом они что-то мутили там, передавали залоги.

— Бахматюк говорит, что купил это здание.

— Если он купил, то прочитай решение суда, там все написано. Какие-то нулевые ценные бумаги туда-сюда погоняли. Раз, и здание оказалось у него. У государства почему-то не оказалось.

И суд же принял решение вернуть государству. Но почему-то до сих пор он там сидит. Я понимаю, что в ближайшее время его уже должны прогонять.

Видимо, безысходность. Какая-то очевидная неразумность заставила человека подделать судебное решение и попытаться украсть здание. Наверное, чтобы оттуда съехать сюда. Это единственное объяснение, которое приходит мне в голову.

Далі буде…

Сергій Лямець, ЕП