Я знаю много людей, называющих себя журналистами...

Когда бои идут в городе, то самые опасное место — это перекресток. Видно далеко, а главное — хорошо пристреливается; за это их и любят снайпера и репортеры.

Опытный репортер, как солдат, передвигается, плотно прижавшись к домам и стараясь лишний раз не переходить улицу. В частном секторе улочки узкие, в случае обстрела можно нырнуть в чей-нибудь двор. А вот местный житель, вся жизнь которого прошла в этих местах, по привычке ходит по тротуару, не думая об опасности. Так было и в Грозном зимой 95 го.

Улицы пустые, дома брошены, иногда пробежит человек с автоматом, и так же мелькают люди с камерами — ловцы удачи со всего мира.

Группка журналистов прижалась к забору: дальше идти нельзя, но надо что-то снять. Вот тетка тащит ведро с водой. Есть один кадр. Может, ракурс немного изменить. Носюжет изменил снайпер, наблюдавший за потугами фотографов с другой стороны, онкак бы сказал: вам нужна кровь — снимайте.

Пуля попала ей прямо в голову, она даже не охнула, а вот её ведро покатилось с таким звуком, как будто она застонала от боли.

Когда видишь это через видоискатель, на мгновение возникает ощущение, что ты смотришь кино; стоит только выключить камеру, и все прекратится. Я неоднократно видел своих коллег, бегущих навстречу выстрелам, прикрываясь, как щитом, кто камерой, а кто надписью «пресса» на спине и груди. Осознание того, что ты такой же «актер,» в чьем-то кино, сценарий которого написан судьбой, приходит позже.

Следующая пуля может быть твоя, хочется вжаться в забор, нырнуть в канаву.

Мысли мелькают быстро: это не наша война, нельзя разделять мир на своих и чужих, нет такого кадра который стоит жизни, ПОМОЧЬ — вот что главное в этот момент, надо вытащить её, может она жива.

Через мгновение, опустив камеры, фотографы кинулись к раненой и стали выносить её в более безопасное место. Один из репортеров поднял фотоаппарат и сделал снимок, как другие несут неподвижное тело. Редкая фотография, ведь в последний путь, как это ни цинично звучит, провожала элита мировой журналистики. Лауреаты Пулицеровской премии, обладатели всех наград в области фотожурналистики.

Дырочка от пули маленькая, и крови совсем мало, но этого достаточно, чтобы забрать жизнь.

На войнах репортеры стараются жить вместе — так и безопасней, а главное — можно информацией делиться. Тогда тоже все жили вместе, в одном доме. После вылазок начиналась другая работа — подготовить и передать материал. Пленку проявляли в туалете и с помощью спутниковых передатчиков передавали сканы в редакцию, сопроводив информацией, что, где, когда. Так в редакцию ушла фотография, на которой несут умирающую женщину. Через несколько минут позвонил главный шеф -Как ты мог, почему снимал? Почему не помогал нести? Да я бы только мешал — отвечал фотограф, достаточно было людей. Повторяю, говорил шеф, не теряй себя, ты в первую очередь человек. Эту фотографию редакция не будет использовать, ты поступил неправильно.

Рядом со мной работал на американскую телекомпанию замечательный оператор. Я много слышал о нем. Его материалы о войне в Карабахе отличались бесстрашием. В Чечне он пропал, на связь не выходил. Попытки редакции его найти ни к чему не привели. CNN показывало свежий материал из Грозного. Убитые, беженцы. Мужчины, став в круг, танцуют зикер. Это танец готовности к войне. Среди танцующих — тот самый пропавший оператор. Он стал на одну из сторон. Теперь он не может быть журналистом. Его уволили в тот же день.

В коридоре нашего пристанища журналист крупного российского телеканала звонил по телефону в редакцию и полушепотом безбожно врал о том что снял эксклюзив — расстрел чеченами русских солдат. Но, дескать, по дороге на базу у него забрали пленку на чеченском блокпосте. В реальности он провалялся в своей комнате, пьяный и облеванный — мы все это знали. Но также знали, что если бы он поехал туда, его могли бы разорвать на части, узнав, что он представляет телеканал, транслирующий ложь о происходящем. Подобные ситуации обычное дело. Помню, в Симферополе проходил большой митинг крымских татар. Встречаю знакомого оператора, халтурившего на Московское ТВ. Он озабоченно снимал двери магазина, закрытого на обеденный перерыв. Спросил его, зачем? Матеря руководство, он ответил, что требуют картинки с магазинами, закрытыми из опасения погромов татар. А бывает и так: несколько лет назад, во время очередной зачистки в Ингушетии, спецназовцы обстреляли дом. Погибли невинные люди, дети. Ингуши собрались на митинг протеста. На освещение митинга был отправлен не столько оппозиционный, сколько стоящий в стороне от власти Российский телеканал. Один из группы журналистов был убежденный скинхед. Он любил ходить на митинги и кричать «Россия для русских!»

Накануне митинга, ночью, в их гостиницу ворвались неизвестные в масках, погрузили в машину в чем были, вывезли в поле, избили и заставили рыть себе могилы. Постреляв возле уха и окончательно напугав, простившихся с жизнью людей бросили в поле. Все это происходило зимой, хоть зима была достаточно мягкой. Ребята несколько часов шли до ближайшей деревни. Постучались в один дом — хозяин их увидел и стал прогонять, в другой — та же ситуация, люди боялись, что их накажут, и только через несколько домов их пустили. Хозяином был молодой, одинокий чеченец. Семья его погибла от бомбежки во время войны. Он не испугался.

Согрев журналистов, он дал им одежду — женскую, другой не было. Так, в этой одежде, журналисты и добрались до Назрани. Нетрудно было догадаться, кто стоял за этой акцией под названием «нечего здесь делать журналистам; еще раз приедете — убьем». В этих же женских одеждах журналисты пришли к президенту Ингушетии Зязикову с требованием разобраться. Теперь уже бывший скинхед стал воспринимать ранее ненавистного чеченца как своего брата и созваниваться с ним чуть ли не каждый день.

Кто-то из журналистов зарабатывает, а кто-то пиарится. Дудаев проводил совещание в своем штабе в присутствии журналистов. Надо заметить, что чеченских лидеров журналисты находили достаточно быстро — в отличие от ФСБ. Так вот, после совещания к Дудаеву подошел журналист крупнейшего американского телеканала и попросил подойти к камере. Дудаев подошел. Вдруг этот журналист выскочил перед ним и стал кричать в камеру, дескать я, я, я такой крутой журналист, а вот позади меня тот самый Дудаев. Президент Ичкерии посмотрел на него, повернулся и ушел.
В гостиничном номере Назрани похожий на борца владелец видеосъемки, по-хозяйски развалившись на моей кровати, оценивающе смотрел на меня. Просматривая ролик, я мысленно говорил себе: не отворачивайся, смотри. Преданные дважды — своими командирами и своей родиной — солдаты, худые и грязные, они скорее были похожи на бездомных, одетых в военную форму. «Мужики — да вы что? Я жить хочу», — просил 19-летний пацан. «Да скоро будешь видеть своего бога,» говорили ему боевики и смеялись. Сытые, сильные, одетые, как положено восточному воину, они вдвоем навалились на мальчишку и, чтобы не запачкать одежду кровью, отодвинули ноги подальше от него и одним движением перерезали горло. Главное, чтобы все удачно было снято на камеру. Впрочем, они продублировали с другим мальчишкой, пытавшимся уползти от них.

Заработать на эксклюзиве — а на войне это особенно выражено. Западные телеканалы готовы платить огромные для разоренной страны деньги. Боевики и приближенные ним быстро поняли, что можно заработать. За деньги — что угодно. Хочешь — съемку как режут горло пленным солдатам организуем. Цена этой съемки — как и жизни ребят — была 500 баксов. По 250 за каждого. «Я фотограф, и не беру видео съемку», — сказал я. «В гостинице много журналистов, найду кому продать», — ответил он. Эти кадры можно увидеть в инете.

Жизнь превращается в товар. Простая логика: раз ты приехал в горячую точку, значит редакция не бедная. Можно украсть журналиста и потребовать за него выкуп. Так случилось с фотографом ТАСС Владимиром Яцыной. За него потребовали 2 миллиона долларов. ТАСС отказалась платить, мотивируя отказ тем , что он туда поехал не по их заданию. Уже не молодой, он не смог больше идти, у него отнялись ноги — поэтому его застрелили.

Я прогуливался по рынку в столице Ингушетии Назрани в сопровождении вооруженного автоматом омоновца. Слышал, как местные жители расспрашивали его, сколько денег за меня дадут и можно ли за мою жизнь починить крышу.

В прошлом году к 9-му Мая российская газета, авторитетная еще с советских времен, взяла интервью у нашего земляка, легендарного майора Вихря. Автор статьи подорвал здоровье уже далеко не молодому спасителю Кракова написав, что тот сказал, что ведет нищенское существование на жалкую пенсию.

Я знаю много людей, называющих себя журналистами, но настоящих журналистов знаю единицы. Тех для которых профессионализм и объективность превыше всего. Ничего личного. В интернете могут писать все. Так негодяи становятся героями, а герои подлецами. Поэтому мне ближе фотожурналистика. Лаконично и достоверно.

Efrem Lukatsky

Коментарі

коментарів

Дата публікації: 14-07-2014 15:27 |  переглядів