Сутки в реанимации равны месячной пенсии. Это так, для Гройсмана с приветом

Дома. 38 дней в больничном заключении. Шестичасовая операция, одиннадцать суток без сознания, потом ампутация и снова – реанимация, отек легких – реанимация… Выжили. Выходили. Вопреки.

И знаете что. Я дала себе обещание. Никогда не состариться в этой стране. Неважно эмиграция это будет или КамАЗ по встречке. Лишь бы не ад отечественной медицины в семьдесят восемь лет.

– Нужно, – говорит доктор, – Чтобы ваш папа хоть немного двигался…

А как? Как, блядь, доктор?! Как здесь можно двигаться?

Ни на одной кровати не поднимается спинка. Не в платных палатах, не в бесплатных. Посадить лежачего больного, чтобы банально напоить его водой – аттракцион из двух сильных, крепких людей и свернутого рулоном матраса.

Эти крепкие люди – родственники. Нет родственников – нет шансов. Приговор приводится в исполнение мгновенно. Морг – через дорогу.

Господи, спасибо тебе, что в палате случайно была свободная койка. Потому что сутками на больничном стульчике возле тяжелейшего больного – это ахуй.

Под реанимацией нет даже стульчика. За месяц я простояла в общей сложности 48 часов под этой жуткой обшарпанной дверью.

– Ну как там мой? – Стабильный.

Это всё. Ах да, чуть не забыла, сутки в реанимации равны месячной пенсии. Это так, для Гройсмана, с приветом. Еще за 200 гривен, сунутых в карман медсестре, есть надежда, что старика там покормят бульоном.

Аптека внутри больницы вдвое дороже аптеки через дорогу. Вдвое, я не преувеличиваю. Какому из боевых пидарасов передать привет даже не знаю.

Из реанимации больных переводят в квест-отделение. «Выживет – не выживет» – это такая игра, гадание на физрастворе. Горячей воды нет, в туалет и здоровый человек не войдет, не говоря уже о тяжелейших пациентах. Окна не открываются, духота, смрад и постоянный монотонный стон. Дедушки и бабушки. Без ног, без помощи, без надежды. Потухшие глаза, почерневшие лица.

Если что, я говорю про одну из лучших клиник в городе миллионнике (!). Что там в области или райцентрах даже представлять не хочу.

– Родственники, следите, чтобы старики переворачивались!

Поручней, чтобы человек после операции хотя бы попытался подтянуться – нет. Нет нихуя. Вообще. Мы примотали мамин шарф к быльцу кровати.

– Бахилы! – Кричит санитарка на первом этаже.

Тетенька, милая, не спасет. Кровь, гной и жуткий лязг грузового лифта. Это нельзя отмыть. Сколько не бросай хлорку в воду, здесь пахнет смертью.

Старость – вот настоящий лакмус любого государства. Ни парки, ни лавочки, ни супермаркеты.

Говорят, после выборов в Украине начнется перепись населения. Даже интересно, сколько миллионов вы успели похоронить за годы независимости, дорогие государственные мужи.

Мерзавцы, сидящие на откатах, схемах, трубах. Ваши рожи не меняются в телевизоре годами. Сука, ваши декларации в совокупности – это современная больница в каждом городе. Один ваш гребаный ролик, минута эфирного времени на центральных каналах, могла бы спасти сотни настоящих жизней. Или хотя бы дать им возможность уйти достойно. Блядь, они гниют от пролежней, у них нет денег на элементарные антибиотики, они орут от боли, потому что не хватает на хорошие обезболивающие.

Да, понимаю, вам похер. Ваши дети здесь не учатся, ваши старики здесь не лечатся.

Но знаете что. Если у вас есть хоть крохотная амбиция оставить свое имя в истории этого государства – стройте больницы. Вместо храмов. Вам зачтется.

Папу мы выходим. А я. Я никогда здесь не состарюсь, обещаю. Дочь, ткни меня этим постом лет через тридцать, пожалуйста.

Анна Гин, Facebook, Национальное бюро расследований Украины

Коментарі

коментарів

Дата публікації: 16-06-2018 8:55 |  переглядів